– Всесоюзный научно-исследовательский институт организации, управления и экономики нефтегазовой промышленности (ВНИИОЭНГ) был создан в 1965 г. для разработки программ развития и совершенствования нефтегазового комплекса, решения экономических и управленческих задач, информационного обслуживания его предприятий и организаций. Ныне АО «ВНИИОЭНГ» остается ведущим экспертным институтом в области экономических исследований в нефтегазовой отрасли. Институт осуществляет также исследования в области естественных наук. Какие из последних наиболее актуальны сегодня?
– К числу исследований в области естественных наук можно отнести деятельность по разработке нормативов технологических потерь углеводородного сырья (УВС: нефти, попутного газа, газового конденсата, газа горючего природного) и продуктов его переработки на всех этапах передела: добыча, транспортировка по системе магистральных нефте- и газопроводов, нефтепереработка, перевалка (прием–хранение–отпуск) продуктов переработки УВС на нефтебазах.
Потери при производстве, транспортировке, хранении и оказании услуг – неизбежный бич во всех отраслях народного хозяйства.
Потери происходят по причинам, которые можно разбить на четыре группы: аварии и природные катаклизмы; нештатная эксплуатация оборудования, нарушение регламентов обслуживания и содержания в актуальном состоянии; хищения; уровень совершенства оборудования и технологии, физико-химические свойства вещества.
Потери по четвертой причине называются технологическими, и они являются предметом наших исследований.
Технологические потери неизбежны, их можно только уменьшить. Это и есть основная причина включения их в бухгалтерский и налоговый учет. По 25-й главе Налогового кодекса «Налог на прибыль» потери признаются расходом. Для части субъектов топливно-энергетического комплекса (ТЭК), добывающих УВС, где действует налог на добычу полезных ископаемых (26-я глава НК, НДПИ), потери не облагаются налогом.
И тут отметим одну существенную деталь. Потерями признаются фактические потери в пределах установленных нормативов. Под нормативом понимается предельное, недостижимое на практике значение расхода (потери). То есть при нормальной, регламентной работе фактические потери всегда меньше, чем нормативные.
Отсюда – необходимость разработки нормативов потерь. И здесь отметим объективный фактор экономики. Хозяйствующие субъекты (ХС) заинтересованы в высоких значениях нормативов, чтобы снизить риск превышения фактических расходов над нормативными. Государство заинтересовано в низких значениях нормативов с целью уменьшения значений признанных расходов ХС и увеличения налоговой базы.
При добыче УВС ситуация усугубляется тем, что количество полезного ископаемого измеряется только на коммерческих узлах учета при сдаче в тот или иной вид транспорта. Сколько полезного ископаемого в пластовой смеси, поднятой на устье, – никто не знает. Полезное ископаемое добывается (сепарируется) из пластовой смеси в технологической цепочке от устья скважины до коммерческого узла учета. Там и происходят технологические потери при добыче. Также могут быть потери уже добытого полезного ископаемого в оборудовании и сооружениях до коммерческого узла. И те и другие потери получаются расчетным путем, исходя из показателей оборудования, норм технологического режима и физико-химических свойств полезного ископаемого.
Отсюда сложилась следующая цепочка утверждения нормативов потерь: разработка проектов нормативов – подача их на утверждение в Минэнерго России – экспертиза проектов силами экспертной организации, нанятой Минэнерго России, – утверждение нормативов, согласованных экспертной организацией.
Министерство требует разработки и выполнения планов мероприятий по сокращению нормативов. Но по закону убывающей предельной полезности наступает ситуация, при которой нет уже мероприятий, которые по капитальным и текущим затратам дешевле, чем стоимость сбереженного количества УВС в результате реализации мероприятия.
Из вышесказанного очевидно, что специалист – разработчик нормативов не разработает обоснованных, доказуемых проектов нормативов без предметного анализа производственного процесса и физико-химических свойств пластовой смеси и полезного ископаемого в ее составе. От соответствующего уровня знаний в области естественных наук здесь не обойтись.
В отношении попутного нефтяного газа (ПНГ) установлена норма утилизации (т.е. использования) – не менее 95%. При большой газонасыщенности нефти, в условиях невысокой потребности на собственные нужды, удаленности и отсутствия инфраструктуры для поставок сторонним потребителям ПНГ жгут на факелах. Нет другого выхода. Но нормативные потери ПНГ не могут быть утверждены более чем 5%.
Институт является ведущим, признанным экспертом данного научно-технического направления. Минэнерго поставлена задача пред всеми организациями, осуществляющими добычу, хранение и транспортировку углеводородных ресурсов по снижению их технологических потерь на всех этапах подготовки и использования. В современной России сформировался конкурентный рынок таких услуг, и институту приходится из года в год доказывать свою компетентность в этом вопросе.
– Какие технологические потери признаны особо критичными по объему и являются основными для ваших исследований?
– Если речь идет источниках потерь нефти и нефтепродуктов, то это прежде всего потери при заполнении и опорожнении технологических резервуаров, через которые проходит нефть добытая нефть. Из резервуаров (объемом от 100 куб. м до 50–100 тыс. куб м, с диаметром до 95 м и высотой до 18 м) при закачке нефти пары УВС безвозвратно вытесняются через дыхательные клапаны в атмосферу. При откачке в резервуар заходит воздух, уменьшая парциальное давление паров УВС. Это увеличивает испарение жидкой фазы в газовое пространство резервуара до состояния насыщения. При очередной закачке вновь образовавшиеся пары в составе паровоздушной смеси также втесняются в атмосферу.
При добыче природного газа и конденсата основным источником являются гидродинамические исследования (ГДИ) скважин со сжиганием пластовой смеси на горелочных установках. При отсутствии в проектном году ГДИ крупнейшим источником потерь является опорожнение полостей газопроводов и сепараторов при остановке на ремонтно-профилактические работы. Кстати, они на порядок меньше, чем потери при ГДИ, и на порядок больше потерь от других источников.
– Для народно-хозяйственного комплекса России вопросы сохранения и преумножения нефтегазовых запасов были и остаются приоритетными. В то же время сегодня, в условиях беспрецедентных санкций, применяемых западными странами против нашей страны, мы наблюдаем значительные изменения в сфере добычи и транспортировки УВС, и, очевидно, будем наблюдать в перспективе. Насколько критично воздействие санкций на ситуацию в отрасли? И как на их фоне выглядят другие вызовы для российского нефтегазового комплекса: «зеленая повестка», старение оборудования, слабость внутреннего рынка и др.?
– Начать ответ на этот вопрос хотел бы с терминологических уточнений. Предпочитаю перечисленные «вызовы и опасности» называть «факторами».
Санкции тогда являются санкциями, когда от них страдает и сторона, вводящая санкции. Если сторона, вводящая санкции, получает выгоду, то это – бизнес-проект. Именно такие последствия многих введенных так называемых санкций США и ЕС в отношении российского ТЭК мы и наблюдаем сегодня.
Ответ же начну с того, что среди вышеперечисленных факторов не назван важнейший: отсутствие внятной политики государственных институтов в части регулирования рыночной ситуации в стране. Назовем такой фактор «административным», тем более что он и является причиной административных рисков в экономике страны. Политические действия на межгосударственном уровне также являются источником рисков для игроков внутреннего и внешнего рынков.
Санкции Россия переносит, нельзя сказать, что легко, но переносит, поскольку они ограничено воздействуют на то, что мы продаем. А бизнес-проектом здесь является сохранение сложившегося в мировой торговле УВС баланса между спросом и предложением. Отсюда и ограничение по максимальной цене, а не по объемам. Под санкциями находятся инфраструктурные объекты, поставки импортного оборудования, технологий. Танкер с нефтью нигде не причалит: ни одна страховая фирма в мире не застрахует российский груз, а незастрахованный танкер с грузом не примет ни один порт. Оттого и перегрузки на другие нефтевозы, смешивание с «другой» нефтью и т.д.
А по трубе газ можем качать почти куда угодно. Не можем только в Японию и Южную Корею, поскольку туда нет трубы. Могли бы продавать им сжиженный газ, но тамошние правительства и законодатели запрещают своим фирмам покупать продукцию нашей страны, в том числе сжиженный газ.
Ситуация, в которой оказалась Россия, не выгодна никому – ни США, ни Евросоюзу, ни Японии, ни Южной Корее. Драматизм ситуации в том, что стороны, участвующие в СВО, не знают, как закончить, чтобы все сохранили лицо. Есть и страх возникновения реваншистских настроений у любой из сторон, которая посчитает, что она в проигрыше.
Есть сильные факторы, которые содействуют тому, чтобы ситуация с санкциями как можно быстрее закончилась.
Европа, может, и не будет покупать столько нефти и газа, как раньше, но увеличение покупок российских ресурсов по сравнению с сегодняшними объемами будет обязательно. Не случайно продолжают активно функционировать трубопроводы «Транснефти» до портов Приморск, Усть-Луга. Нефть и дизельное топливо, доставленные по нему в терминалы на Балтике, загружаются в танкеры, имеющие конечным адресом европейские порты.
– Надо, очевидно, думать и о перспективах «зеленой революции» для нашего нефтегазового комплекса?
– Уместно отметить, что «зеленая революция» как фактор влечет не смену технологического уклада, а создание новых звеньев в цепочках передела продукции.
Наиболее актуальны направления: твердые промышленные и бытовые отходы (ТПБО) и выбросы в атмосферу, способствующие глобальному потеплению.
Первый, ТПБО, касается нефтегазового комплекса (НГК) в части изделий нефтегазохимической промышленности. Использованные изделия засоряют сушу и водоемы нашей планеты. Тут пока видны лишь поверхностные шаги: замена пластиковой тары на бумажную и т.д. А решение лежит в сфере рециклинга, понимаемого как всеобъемлющий процесс – от контейнера для раздельного сбора мусора до фабрик глубокой переработки вторичного пластика. Здесь добавляется новое звено технологического уклада, дающее новую жизнь изделиям нефтегазохимии. Разработка свалок уже приобретет промышленные масштабы: это поистине техногенные месторождения, золотое дно!
Второе направление «зеленой революции» имеет прямое отношение к НГК. При сжигании топлива – от автомобильного двигателя до ТЭЦ – образуется СО2, углекислый газ, порождающий парниковый эффект. Сразу же отметим: однозначно не доказано, что основным источником глобального потепления является СО2, образуемый при получении энергии из УВС.
Ну, допустим, сокращение выбросов СО2 является одной из актуальных целей «зеленой революции». Сразу же напрашивается путь к достижению цели – декарбонизация энергоносителя, чтобы сжигался (окислялся) водород, при этом продуктом сгорания являлась вода. Из всей номенклатуры УВС природный газ, основным компонентом которого является СН4, метан, представляется самым эффективным сырьем для получения водорода благодаря самому высокому содержанию водорода в одной молекуле. Технология должна предусматривать получение побочного продукта в виде чистого углерода С, и никакого СО2. И пусть автомобиль работает на водородном топливе или питается от стационарной зарядки, которая потребляет энергию, полученную, опять же, от сжигания водорода!
С позиции инфраструктурной на настоящий момент видится разумным решение располагать производство водорода в местах его потребления. То есть неизбежен возврат к существующим и даже возросшим объемам добычи и транспорта газа как сырья для получения водорода в местах, где имеется потребление его в качестве энергоносителя.
В существующем технологическом укладе в цепочку передела при получении энергии встраивается новое звено, вырабатывающее из УВС водород.
Получается, что «зеленая революция» должна послужить позитивным фактором для развития трубопроводного транспорта газа. И его потребуется много. А откуда его взять? Из России! Европа, и не только Европа, в ходе осуществления «зеленой повестки» обязательно будет сжигать российский водород и получать воду.
– Россия пока не снижает объемы добычи УВС. Но что будем делать, если объемы окажутся невостребованными?
– Процесс уменьшения потребности в нефтяном сырье – не быстрый. Сложились целые отрасли, протяженные логистические цепочки – от месторождения до нефтеперерабатывающих заводов (НПЗ), двигателя внутреннего сгорания и ТЭЦ, которые невозможно разрушить. Конечный потребитель для российского НГК – государственные закупки, активообразующие инвестиции, домашние хозяйства и экспорт. Во всем мире сложилась устойчивая инфраструктурная и производственная ситуация, в которой задействованы определенное количество месторождений, логистические структуры для извлечения и хранения нефти и газа, трубы, дискретный транспорт, нефтепереработка и т.д. Это все уже сложилось. Не будет такого, что утром мы проснулись, а добываем уже в 10 раз меньше баррелей. Если снижение объемов нашего УВС и произойдет, то оно будет медленным, постепенным.
Углеводородная экономика – это технологический уклад. Уклады не меняются быстро, они держатся долго. Должны произойти множество событий в экономический, политической, научной и технологической сферах, чтобы они изменились. Паровая экономика, технологический уклад на угле держались почти полтора века. О каких мгновенных переменах в результате каких-то там санкций (а они, по большому счету, санкции с включением бизнес-проектов), можно говорить, если все производство двигательной энергии – это или газ как топливо, или электроэнергия на основе газа?!
– Но мы уже наблюдаем, что Европа отказалась от российского газа…
– Баланс-то сохранился! Сколько страны Евросоюза потребляли, столько и потребляют до сих пор, заменив российский природный продукт на «смесь» газов от катарского до американского.
У нас же, внутри страны, потребление газа осталось прежним, даже увеличилось из-за роста госзакупок. В связи с потребностями СВО нужно больше стали, алюминия, бетона, горюче-смазочных материалов. И это все энергия, а значит, газ. Нужно больше ГСМ… Домохозяйства тоже не стали меньше газа жечь и заправлять машины на полбака.
Быстро ничего не происходит. Баланс сложился между тем, что извлекается из природы, и что потребляют конечные поработители.
Да, падают инвестиции в НГК. Зачем разрабатывать новые месторождения, если есть сомнения, окупят ли их извлеченные ресурсы? Поэтому сетка скважин становится более плотной. Из пластов добираются последние запасы, но новые месторождения газонефтедобытчики не будут спешить разрабатывать. Главная задача капитала теперь не построить и выкачать, а продать как можно дороже.
Но все это – некритичная ситуация. Уклад сохранится, газ будет востребован как источник тепла и химической продукции. Нефть – источник движения и нефтехимии. Коллапсов не будет.
– Как вы оцениваете декларируемую и уже частично осуществляемую переориентацию УВС на страны Дальнего Востока и глобального Юга? Насколько готов к этому трубопроводный транспорт России?
– Если такие процессы начнут происходить, то они будут идти постепенно и даже крайне медленно.
Строительство дополнительных трубопроводных линий в Европу осуществлялось в доковидные годы исключительно по политическим причинам. Они создавались в целях движения потоков нефти и нефтепродуктов в обход Украины, чтобы Россия при любых обстоятельствах могла обеспечить поставки в страны ЕС и не выглядеть плохим поставщиком. Слабость трубопроводного транспорта в том, что он зависим, помимо покупателей, от стран-транзитеров. Они должны радоваться, что через них проходит поток, – ведь они так зарабатывают! Но они могут использовать свое преимущество как оружие. Так что реализация ряда проектов альтернативных путей доставки УВС диктовалась снижением рисков для стабильных поставок нашим потребителям в Европе.
Что касается газа, то с этой целью была создана Балтийская трубопроводная система 1 (БТС-1), близилась к завершению БТС-2. Для нефти и дизельного топлива введены в действие магистральный нефтепровод и магистральный нефтепродуктопровод до Приморска на Балтике с перевалкой в танкеры. Работает нефтепровод от нефтеперекачивающей станции, расположенной на российском участке нефтепровода «Дружба», до порта Усть-Луга с перевалкой в танкеры. В результате получилось своего рода страхование – нужно было вложить большие деньги, а потоки количественно остались те же.
В дальнейшем развитии трубопроводных потоков на запад я не вижу перспектив и необходимости. Уже создано все необходимое, и даже с избытком. Также не вижу перспектив для продвижения трубопроводной системы на юг – требуется только модернизация имеющегося оборудования.
Переориентация потоков на восток ограничена пропускной способностью двух систем: «Сила Сибири» и «Восточная Сибирь – Тихий океан» (ВСТО).
Газопроводная система «Сила Сибири – 1», совместный проект «Газпрома» и компании CNPC (Китай), не связана с общей газопроводной системой страны. Проект реализован с целью поставок напрямую газа из Восточной Сибири в страны Азиатско-Тихоокеанского региона, прежде всего в КНР. Экспортная мощность газопровода – 38 млрд куб. м газа в год, на текущий год запланирован экспорт только в Китай в объеме 22 млрд куб. м.
«Сила Сибири – 2» протяженностью 2 700 км только по России предполагает поставки газа из месторождений Ямало-Ненецкого округа в Китай. А вот куда в Китай – здесь еще разброд и шатания. Газопровод может быть построен, но пока это, что называется, рисковые инвестиции. Пока окончательный маршрут трубопровода (через Алтай или Монголию или еще как-нибудь) все еще обсуждается, а контракт с Китаем еще не заключен.
По мнению вице-премьера РФ Александра Новака, проектная мощность «Силы Сибири – 2» может полностью заменить «Северный поток» для России, однако с экономической точки зрения затевать столь масштабный проект исключительно по политическим мотивам крайне нецелесообразно и, главное, невыгодно. Строить газопровод по принципу «с этими поссорились, качаем в другую сторону» – слишком дорогое удовольствие. Надо будет включить в стоимость газа потери от закрытого европейского рынка – но сколько тогда будет такой газ стоить и захочет ли Китай его покупать по цене, включающей издержки от утраты европейского рынка?
Ввиду вышесказанного встает вопрос о дальнейшей разработке и усилении значения проекта ВСТО «Транснефти». Нефтепровод должен обеспечить поставки восточносибирской нефти на российские нефтеперерабатывающие заводы и на экспорт через порт Козьмино в страны Азиатско-Тихоокеанского региона, прежде всего в Китай. Маршрут первой очереди трубопровода был сдан в 2009 г., на полную мощность (80 и 50 млн т на двух ветках) ВСТО вышел в 2019 г. Трубопровод соединен со всей системой «Транснефти» и ее дочерних предприятий, и нефть, которая добываться в Ханты-Мансийском и Ямало-Ненецком автономных округах, может быть направлена как на восток, так и на запад – например, в Новороссийский порт, а далее может на танкерах поставляться по всему миру. А уж в поставках в Китай трудностей вообще никаких нет.
В то же время ВСТО уже сегодня работает на пределе мощностей. Есть, конечно, опыт больших объемов поставки нефти железнодорожным транспортом по Транссибу, но у нас все терминальные портовые мощности уже заняты. То есть надо строить новые терминалы, а не планировать новые трубопроводные проекты.
– На фоне прошедшего недавно Международного форума «Россия – Африка» как могут и должны ли измениться наши поставки УВС на этот континент?
– Странам Африки сырая нефть не нужна, им нужны готовое топливо и смазочные материалы. Но я что-то не слышал, чтобы африканские страны испытывали недостаток в ГСМ. Алжир и Египет импортируют нефть, являются крупными производителями ГСМ. Там уже сложился свой пул продавцов, а влезать в чужой рынок всегда проблематично. Был бы рад, если бы российским компаниям это удалось, но вряд ли они этого захотят.
– В ситуации сокращения экспорта, очевидно, следует, наконец, заняться развитием внутренней трубопроводной сети?
– В этом вопросе, к сожалению, слишком много популизма. Ко всем российским НПЗ и нефтехимическим комбинатам давно построена труба. В то же время мы не первый год слышим, что при значительных объемах экспорта уровень газификации страны составляет чуть более 72%, а в ряде областей не дотягивают даже до 20%.
Вопрос не такой простой. Какой смысл в далекую деревню, где 18 дворов, протягивать газопровод? Никакого. А таких населенных пунктов у нас очень много. Надо учитывать тот фактор, что у нас очень большая территория. Эконмически невыгодно даже в достаточно крупные пункты проводить газопровод. Здесь должны быть другие подходы. Например, шире использовать дискретные способы поставки голубого топлива, и это может быть не только баллонный газ. Целесообразно создание в населенных пунктах единого накопителя сжиженного углеводородного газа (СУГ) или пропан-бутановой смеси (ПБСТ). Это должны быть накопители в виде больших емкостей, которые наполняет приезжающий в определенные часы автотранспорт. От накопителя же протянуть газораспределительную сеть до каждого домохозяйства и промышленного потребителя. Все пункты, до которых есть дорога, можно таким образом быстро газифицировать и освободить людей от тягот печного отопления.
Кстати, сейчас есть программа газификации, которой государство озаботило «Газпром», – и в ней предусмотрено только газопроводное решение проблемы. Но это дело, как мы убедились, долгое и затратное. Имеют место попытки включить частные газораспределительные сети, которые подключены к газпромовской ГРС. За свои деньги домохозяйства и организации отстроили с соблюдением всех нормативных правил газовые сети от газораспределительного пункта до ввода в каждый дом и получают газ под определенным давлением. При этом «облгаз» какой-нибудь области планирует пропустить требуемые объемы к домохозяйствам, вошедшим в программу, без учета ограничений по давлению и пропускной способности. Отсюда – судебные тяжбы, и прочие неприятности, от которых нет никому пользы.
Сейчас госпрограмму не форсируют, но все равно в нее надо вносить коррективы, поскольку трубопроводный газ окупается, начиная с определенного объема поставок.
– Насколько Россия оснащена инфраструктурой по сжижению газа?
– Такая инфраструктура энергично создается ПАО «НОВАТЭК». Что-то есть на сахалинских предприятиях. Но, конечно, следует глубоко озаботиться этой проблемой, точнее, ее экспортной составляющей. Сжиженный газ, как показал недавний опыт американцев, очень оперативно «пристроивших» свой сланцевый газ, является весьма востребованным продуктом.
Об этом мало кто знает, но американцы сейчас покупают у нас сжиженный природный газ. Из-за логистики: ввиду увеличения поставок в Европу для снабжения северо-восточных штатов на Атлантическом побережье, у них сложился дефицит газовозов. И на северо-восток США, где большое потребление, им лучше поставлять наш: он и качеством выше, и цена у него ниже, чем у сланцевого.
И это еще один пример того, что западные санкции, как говорится, писаны вилами на воде, потому что разбавлены бизнес-интересами. Желаемое горячими головами отсечение Российского НГК от мировой экономики не удалось и не удастся, как бы они этого ни хотели.
Кстати, все трезвые политики Запада всерьез не планируют выпадение Российской экономики из сложившегося в мировой экономике разделения труда. Поддержание стабильности на рынке УВС тоже в интересах всех стран.
Запад можно обвинять во многом, но не в полном кретинизме. С санкциями они не будут доходить до маразма типа «вырву себе глаз, чтобы про тещу говорили, что у нее зять кривой».
И еще один позитивный результат. Наглядно на практике продемонстрированы сильные стороны рыночной экономики в сравнении с командно-административной. Внутренняя раскрепощенность, инициативность без ожидания команды сверху, готовность идти на риск – вот что спасает нашу экономику от всех вызовов извне и ошибок внутри. Такая школа жизни для наших предпринимателей – залог восстановления и дальнейшего развития Российской Федерации!
