Химическая и нефтехимическая промышленность России в основном успешно отвечает на вызовы, связанные с падением и в дальнейшем значительной волатильностью нефтяного рынка. В связи с этим представляются интересными оценки ближайших перспектив «нефтянки», высказанные в интервью* Н.У. Магановым, генеральным директором ПАО «Татнефть», одной из крупнейших нефтяных компаний России.
– Наиль Ульфатович, вы как топ-менеджер проходили через самые разные вызовы нового времени: 1998, 2008, 2015-й, пережили и слом модели в 1991 г. Какой кризис самый острый? Можно ли нынешний соотносить с ними или нет?
– Данный кризис для нас новый. Мы видим, что наша продукция на определенном промежутке времени, возможно, будет избыточной, нам приходится останавливать скважины. Это для нас новая история, она потребовала новых знаний и нового понимания. Притом мы отнеслись к происходящему как к нормальной ситуации: поступили изменения, значит, мы должны скорректировать свои планы и тактику, но цель-то остается прежней. Компания должна жить, прирастать, повышать свою эффективность.
Буквально через две-три недели после того, как начали ощущаться последствия пандемии коронавируса, мы запустили проект восстановления стоимости компании. Он включает и пересмотр инвестиционных программ, и мероприятия по повышению эффективности, в том числе НИОКР.
– Каковы, на ваш взгляд, перспективы восстановления цен на нефть?
– Созданные запасы никуда не делись, они станут потихоньку рассасываться по мере оживления промышленности, да и вообще жизни, потому что касались в основном транспортного топлива. Запасы большие, они довлеют и понемножку должны снижаться. Но это целиком зависит от того, как страны станут выходить из коронавируса, как будет оживать международное сообщение, авиаперевозки, как возрастет мобильность людей.
– Было много разговоров о том, что Саудовская Аравия за счет демпинга, скидок вытеснит российскую нефть из Европы. Есть ли спрос на Urals?
– «Татнефть» никакого снижения спроса не почувствовала. Вы удивитесь, но запросы покупателей больше, чем наши сегодняшние возможности, – с учетом сокращения добычи на 20% в рамках соглашения ОПЕК+. Хотя, возможно, они, пользуясь ситуацией, стремились на дешевой цене нарастить запасы – подобное логично.
Многие рецептуры нефтепереработки подвязаны на состав нефти, которую ты перерабатываешь. Причем не только рецептуры, но и омологация, настройка технологических режимов. Естественно, любые изменения потребуют проверки, экспериментов, а последних на своем оборудовании никому не хочется – они могут обернуться потерей.
– То есть удалось сохранить лояльность покупателей?
– У нас многолетняя история сотрудничества: ни СССР, ни Россия никогда не подводили своих покупателей.
– Какой спрос на нефтепродукты? Слышали, что ТАНЕКО пришлось все-таки сократить объемы переработки?
– Спрос на нефтепродукты есть, по России он начал расти. Во всяком случае, у нас в хранилищах ни одной тонны бензина или дизеля сверх норматива нет. В начале апреля ощутили резкое падение до 30%, потом заправки начали загружаться, итоговое снижение по апрелю составило менее 20%.
Но в мае сработали отрицательные акцизы – демпферы, они сделали переработку неэффективной. И мы были вынуждены снизить ее объемы с 1,3 млн до 900 тыс. т. В июне ситуация, аналогичная майской, эффективность переработки также остается зависимой от демпферов.
– Какой самый вероятный сценарий дальнейшего развития ситуации? К чему готовится компания?
– Мы готовимся к восстановлению спроса, подъему цены, будем соблюдать все договоренности, которые достигнуты с Минэнерго. Прогнозируем плавное увеличение объема добычи в соответствии с соглашением ОПЕК+, а с мая 2022 г. – регулируемый рост.
– А если будет вторая волна коронавируса, какой пессимистичный сценарий?
– Мы сможем продолжать операционную деятельность даже при цене в 8–10 долл. за баррель. Да, будет не очень хорошо с инвестициями, но люди станут работать, зарплаты и налоги планируем выплачивать своевременно.
– В Татарстане 32 малых нефтяных компании (МНК), на которые приходится 20–21% добычи в республике. Многие эксперты говорят, что судьба у них незавидная: как правило, там самые тяжелые, низкорентабельные месторождения.
– У малых месторождений республики достаточно высокий потенциал, который при эффективной разработке покажет долгосрочный результат. И тут я могу сказать одно: если кому-то будет невмоготу, «Татнефть» готова принять эти месторождения к себе.
–– Вы говорили, что переходите от территориального принципа к управлению по задачам.
– И не только. В нефтедобыче от территориального распределения – НГДУ – мы переходим к управлению объектами разработки. Появляются подразделения, которые управляют подземными активами, причем на новом, ранее недоступном уровне. Здесь и цифровые модели каждого месторождения, и другие самые современные технологии, которые мы концентрируем в одном месте. Это должно дать существенный эффект.
– Слышали, что у вас, к примеру, цена бурения снизилась за последние годы?
– Да, стоимость обустройства скважин удалось уменьшить на 40% (в долл.). Отчасти сказался эффект девальвации, но дело не только в этом. В рублях цена за несколько лет подросла всего на 3–4%, намного медленнее инфляции. И подобное не за счет зарплат рабочих, а за счет более рациональной и стандартизированной организации процесса, требований, которые мы предъявляем подрядчикам.
– Какой объем инвестиций в нефтехимию предполагается на этот год?
– Планируем вложить в нефтепереработку и нефтехимию порядка 60 млрд руб. По этим направлениям объем инвестиций не уменьшается, сокращаем только инвестиции в добычу. Существует определенная последовательность циклов инвестирования: идея, предварительное изучение, подтверждение, затем более углубленные расчеты. Каждый этап требует денег, и перепрыгивать не стоит – это риск. Когда дело доходит до закупки оборудования и строительства производства, там самые дорогие инвестиции. Мы сейчас не на самом капиталоемком этапе, но на необходимом.
Два проекта – по производству полипропилена и МАН – уже ввели в работу, там точка невозврата пройдена, есть наработки коммерческих, маркетинговых, технических служб, точно определились с номенклатурой продукции, с которой будем выходить на рынок.
– Есть понимание, куда это сбывать?
– Да. Кстати, с логистической точки зрения оптимально сбывать данную продукцию на внутренний рынок. В республике достаточно площадок, где могли бы появиться перерабатывающие производства.
– Скорректирует ли ситуация планы по выходу в новые регионы?
– С точки зрения стратегии развития компании, геологии, выходить в новые регионы нам не очень интересно – запасы там не настолько велики. Мы в первую очередь концентрируемся на повышении эффективности своих активов в Татарстане. Совместный проект в Оренбурге с «Лукойлом» и «Газпромом» продолжается, идут исследования, проработка данных в Ненецком автономном округе и Калмыкии («Татнефть» там занимается разведочным бурением – Ред.). По геофизике договорились о наращении объектов разведки, обговариваем технические условия.
– Не стали ли зарубежные проекты более выгодными, так как там нет ограничений по ОПЕК+?
– Все эти вопросы прорабатываются. В Туркменистане реализуем сервисный контракт, надеемся расширить его объемы. В Узбекистане идет переговорный процесс, наши предложения на стадии рассмотрения. Также по инициативе казахской стороны ведем переговоры о шинном заводе.
– А ваши производства в Самарской области?
– В Тольятти производство не притормаживалось, складские запасы несколько выросли. Так же, как и везде, у завода были определенные проблемы со сбытом, но они решаемые, потому что основной потребитель – наш завод «Нижнекамскшина», где производство не останавливали.
– Автомобильные концерны остановились, а шинники работают?
– Да, на конечный рынок. Как и заводы запчастей не останавливались, потребители переобуваются.
– Как коронавирус в целом сказался на «Татнефти»?
– Не так плохо, как могло бы быть, ведь ни у кого не имелось опыта работы в таких условиях. Но мы мобилизовались, разработали предупреждающие мероприятия, подошли к проблеме с точки зрения минимизации всех возможных рисков.
Конечно же, находимся в постоянном контакте с республикой, профильными министерствами, Роспотребнадзором. Следуем всем рекомендациям и требованиям контролирующих органов. Свою задачу, помимо всего, что делаем, видим в неукоснительном выполнении всех предписаний.
– Сколько «Татнефть» потратила на борьбу с пандемией?
– Итоги еще только подводим. Сложно оценить человеческие затраты, а материальные ресурсы составили порядка 900 млн руб.: ткани, маски, самолет, топливо, изоляционные боксы, противочумные костюмы, оргтехника для школьников, «наборы добра».
Мы определили для себя приоритеты, и ключевой задачей здесь стала поддержка медицинских учреждений, экстренных служб, поэтому в кратчайшие сроки переориентировали мощности на изготовление средств защиты, сертифицированных антисептических растворов, изолированных боксов. Запуск данных проектов – стремление преодолеть дефицит защитных средств на тот момент. Мы должны защищать наших людей, потому продолжаем делать боксы для скорой помощи, передаем защитные средства медицинским работникам, формируем новые «наборы добра».
– Каким, на ваш взгляд, будет мир после коронавируса? Вернемся ли мы на исходную точку, или все поменяется? Изменится ли модель экономики, бизнеса, менеджмента? COVID-19 не стал триггером, который запустил какие-то необратимые процессы?
– Все зависит от нескольких факторов. Если создадут вакцину, мы очень быстро вернемся в прежнее состояние, все будет так же. Плохое очень быстро забудется, нужен не один удар, чтобы начал меняться менталитет. Это был жесткий удар, но он забудется. Для себя некоторые выводы делаем, например, надо ускорять запущенные процессы автоматизации, предусматривать риски повторения таких историй, писать сценарии.
– Наиль Ульфатович, вы как-то говорили, дескать, баланс на рынке нефти не до конца выстроился, кто-то все равно должен выбыть – хотелось бы, чтобы это были не мы. Что случится с мировым рынком нефти? Кто будет править бал, а кому придется выйти из игры?
– Уверен, что российские нефтяники будут добывать нефть, а «вылетать» станут дорогие проекты, потому что инвесторы будут решать, куда вкладывать средства. Это шельф, возможно, новые проекты в Бразилии, Аргентине, Гайане. Вероятно, новые проекты сланцевой нефти. В старых проектах цена входа может меняться, потому что инвестиции уже сделаны, они просто станут дисконтироваться.
– Нет вероятности, что у нас будет жесткий дефицит нефти через 5–10 лет и резко цена вырастет?
– Вполне возможно, все зависит от прироста потребления. Если он будет таким, как нам обещают, 1–2%, нефтяники его в состоянии перекрыть.
*Публикуется в сокращении.
